Записки на клочках бумаги, размышления, записанные в блокнотах или набранные на компьютере.
Личный дневник Yan Swarovsky
Сообщений 1 страница 4 из 4
Поделиться22008-06-24 00:15:17
Гел взял меня к себе когда мне было 9. Я не помню этого, но он рассказывал как мои родители в этой жизни погибли в автокатастроффе да и я чуть не погиб вместе сними. Мы куда то там ехали... Но не погиб и он,узнав об этом, приложил все усилия чтобы забрать меня к себе.
Сначала он был мне как отец, потом как старший брат, ну а когда ко мне стала возвращаться память - как учитель, который помог мне восстановиться. Теперь же мы просто друзья. Хотя...едва ли это наиболее правильное слово.
Я никогда не понимал людей, да и вообще они меня не очень интересовали. Я всегда был увлечен более понятными мне материями, Гел же их всегда очень любил, утверждая что они гораздо сложнее и красивее чем может казаться. И что этот мир тоже не так банален и прозаичен, мы просто его слишком мало знаем. Я был согласен, но только не с тем что люди настолько значимые фигуры - они подчиняются тем же законам что и мы, только более приспособлены. Они не знают другой жизни кроме этой, которая у них и так всего одна, им нечего вспомнить не с чем сравнивать, они просто пытаются выживать... Как умеют. А мы хотим жить. Ну, речь сейчас не об этом.
Я никогда не мог разгадать его, хотя знаю его очень давно и общаюсь с ним очень близко. В глубине его карих глаз всегда таиться какая-то... Глубокая таинственная тоска, о которой никому неизвестно. Я никогда не видел нашего бога счастья в компании красивых женщин или мужчин, чье общество и красоту он так ценит, кого так любит делать...счастливыми. Он чаще один. Мягок и предупредителен. когда-то он помогал мне с литературой в школе и уговаривал моих учителей не судить так строго мои сочинения, где я довольно категорично высказывался о литературных героях, предложенных к рассмотрению...
Он улавливает любое мое желание, но ему чужды мои идеи и мое стремление к открытиям. Я хотел бы показать те горизонты и далекие звезды которые я вижу, те пути которыми могу пройти... но знаю, что они не для него. Он другой.
Он всегда был терпеливым слушателем и внимательным другом, он вникал в проблему и тщательно решал ее, пока я истерил не зная что делать, метался из угла в угол, делая глупости. Он наливал мне чаю, не забыв достать мое любимое варение, когда я приезжал к нему в последние годы и с интересом выслушивал все, что я ему рассказывал. Совершено не понимая этого. Он не понимал зачем мне северное сияние, а это был подарок ему... Я надеялся хоть как-то развеять эту затаенную грусть в глубине его глаз. Казалось, он тянется к чему-то невидимому и недостопному никому, особенно мне, и я не хотел спрашивать.
Он был аккуратен порой до занудности, но никогда не просил меня прибрать в своей комнате или вымыть посуду, с этом он прекрасно справлялся сам. Казалось, он вообще не придает этому никакого значения, хотя дом его всегда был чист и убран, в холодильнике было всегда полно еды, а вечером меня ждал ужин, накрытый на чистой белой скатерти расшитой голубыми цветами в восточном стиле...
Вечерами он часто сидел один и что-то строчил на компьютере. Я никогда не читал его файлы. А когда-то он учил меня пускать воздушных змеев... Созданных силой. он умел это делать, а у меня не получалось.
Я знал его всю его жизнь, но никогда не мог догадаться... Все-таки став людьми... Мы сильно изменились, в этом Гел прав. Мы стали...отдельными. А вы знаете что такое отделенность, когда наконец начинаешь осознавать это... Когда понимаешь что вместе с возможностями к развитию и несовершенным миром, телом и обреченные на вечную жизнь разделенную на маленькие кусочки мы поняли, что обречены на вечное одиночество. В мире где нечего не с чем сравнивать нет...ничего. И ты не знаешь, что значить быть. Быть собой. Отдельным от всех. Одиноким. Может быть... Гел грустит именно по этому? Я все еще верю, что у меня хоть что-то получится сотворить с этим непокорным миром.... И это...греет. Это делает меня немного счастливым. возможность. Мне все равно буду ли я идти один или нет...главное чтобы у меня была дорожка и длинный путь впереди. И вечная жизнь... мне этого достаточно.
Поделиться32008-06-24 00:16:52
О Нике
Когда она входит в комнату, мне кажется что я слышу позвякивание чешуек доспехов. Мы тогда не общались, но мне кажется она могла вести за собой народ на Орлеан. Нет, она не бунтарка, скорее – стержень, но кто еще будет так умело и хладнокровно противостоять дурости Ареса?
Она напоминает струну, натянутую тетеву лука. Когда отпускаешь она бьет по неостороэжным пальцам с еле слышным звоном. И я знаю, что она всегда бьет тольно в цель. Она похожа на скрипку - стать скрипачем удается далеко не каждому. Нужно иметь абсолютный слух. И бархатную подушечку.
Как-то она пришла и попросила сделать ей крылья. Но чтобы перья были острыми и серебристого цвета. Я изрезал себе все руки, но подарил ей крылья. Они блестели на солнце металлическим блеском и шуршали, разворачиваясь за ее спиной. Греки тоже знали как больно решут эти перья из крыльев победы, но знали, что они всегда того стоят. Всегда. А еще они верили, что такие перья приносят удачу. Если добудешь такое, и останешься жив... И в самом деле, наверное, приносят.
Она ставит последнюю точку в разговоре. Она сжигает мосты. Она убивает надежду своей, наигранно холодной, рассудительностью.
Справедливость... Она непреклонна. Ты не смеешь ей возражать – она всегда права. Она последняя, у кого можно просить мелосердия, она последняя, у кого можно требовать апелляции. Ее нельзя бояться, ее нельзя винить, ей нельзя повиноваться, с ней нельзя спорить.
Справедливость... это клетка. Это пропасть. Это смертный приговор и пожизненная индульгенция. На следующее мгновение.
Смерти то я не боюсь. А вот прощения...
На самом деле я бы предпочел с ней не встречаться. Иногда я слишком боюсь, что она скажет «нет» и мне придется смириться. Или наоборот, все позволит... ненадолго.
Поделиться42008-06-24 00:18:08
Воспоминания о последней смерти
Я задыхался. Грудь будто бы сжимала чья-то невидимая рука, и я чувствовал как мое сердце трепыхалось, пытаясь освободиться от его хватки, постепенно слабея. Каждый новый вздох давался с трудом. Каждый новый удар – отзывался болью. Но оно все еще билось. И я знал, что продолжаться это будет недолго.
В груди разливался обжигающий холод, льдинками застывая в жилах. Я умирал.
Вокруг бегали врачи, с какими-то проводами, масками, что-то кричали друг другу...
Я уже почти не слышал, проваливаясь в черноту. Меня не волновала их суета.
Вот сейчас...еще чуть-чуть потерпеть...
Стало темно и звуки пропали. Последний удар сердца, вспышка боли, заливающая угасающее сознание. И все.
Я парил в темноте. Точнее она казалась темнотой, но самом деле я знал, что это – оранжевый свет. Переливающийся немыслимыми оттенками оранжевый свет. Просто здесь, где я сейчас находился он был настолько оранжевым, что казался черным.
Вокруг меня кто-то был. Неосязаемый, невидымый, но я отчетливо ощущал его присутствие. Их присутвтсие. Их было много. Я ощущал это, но не видел.
Я медленно поднимался. Свет вокруг становился светлее, чернота исчезала, превращаясь в темную охру. И на самом-самом верху сиял раскаленные белый шар. Он был очень горячий и очень ласковый. Я знал, что у меня больше нет тела, чтобы почувствовать это, но я умел чувствовать не только телом. Для того, чтобы обжечь палец не нужно касаться огня. Его достаточно представить.
Белый шар был прекрасен. Он манил меня, притягивал свлвно магнит железо, наполняя всего меня таким же радостным сиянием и восторгом. Я знал, что он – воплощение всех моих надежд и стремлений. Он – то, к чему я так долго шел, все эти сотни жизней. Он – истина. Он – ответы на все мои вопросы. И в то же время он – это я, то каким я был когда-то. Я не помнил этого, но ощущение исходящее от шара было родным. До боли знакомым.
Но здесь не было боли.
Я шел к нему, купаясь в ласковом свете, который стал уже апельсиновым, в коридоре из невидимых душ. У нас всех теперь был один путь. И это было прекрасно!
Я взглянул вниз. Там мелькали тысячи лиц. Молодые, старые, красивые и нет. Они оставались внизу, былы выброшены как ненужная одежда. Куда мы все стремимся нам больше не понадобятся такие условности. Тела! Какая глупость! Зачем мне тело, когда я наконец-то смогу стать собой и быть таким вечно?
Лица, лица, лица...
Я увидел свое лицо. С раскрытыми, темно-карими глазами, которые теперь тоже казались оранжевыми. Эти глаза смотрели в пустоту и ничего в ней не видели. Они уже были не способны видеть. Но в них застыло такое...удивление. Чему я мог удивляться перед смертью? Что вообще могло меня удивлять? Я умирал десятки раз! От ран, болезней, сердечных приступов. Но никогда – от старости. Я привык. Я знал как это бывает. Что меня могло еще удивлять?..
Почему я сейчас смотрю в когда-то свои глаза и вижу в них – удивление?